Здесь могут водиться люди - Страница 85

— Видите, в вашем деле тоже есть специализация. Помните, у Пруткова: «Специалист подобен флюсу, полнота его одностороння».

— Во-вторых, вы не равняйте, А во-вторых, надо меру знать. Поголовный флюс получается! Нельзя же все доводить до идиотизма.

— Можно, — весело сказал напарник. — При желании все можно!

— А, не надо. Коснись вас лично, первый запоете… Впрочем, вы ведь врач, да? Ну, так вас уже коснулось. Был я недавно в стоматологической — то же самое разделение труда. Один лечит, другой рвет… Третий — по флюсам… А вы кто по специальности?

— Акушер.

— Роды принимаете? — обрадовался Пряхин. — Случайно, не в «девятке»?

— Принимаю. Причем именно в «девятке». Что, жена рожать собралась?

— Само собой! — закричал Пряхин в полном восторге. — Доктор, миленький, хорошо-то как! Первые роды у нас, боимся… Пряхина она, Надежда Павловна… Срок через недельку должен подойти…

— Хорошо, — сказал напарник. — Я посмотрю, как и что. Ладно.

— Чудесно, доктор! Спасибо вам. Ведь мы уже и как назвать решили: Галюшей. Красиво, правда?

— Выходит, вы девочку ждете?

— Для начала хотим дочурку, — скромно ответил Пряхин.

— Вот как? Тогда прошу извинить. Не по адресу обратились.

Врач встал и взялся за рюкзак.

— Но вы же акушер? — растерялся Пряхин.

— Акушер-то я акушер, — со значением произнес врач. — Но у нас в роддоме тоже есть своя специализация. Я, к сожалению, занимаюсь исключительно мальчиками. Мальчики — мой профиль! Всего доброго!

Он вскинул па плечи рюкзак и удалился. Пряхин долго еще сидел на лавочке в сквере. Мимо прошел актер, постоянно играющий в кино роли жуликов и спекулянтов. По своим делам спешили известный спортсмен, чемпион в беге на 800 метров с барьерами, и ученый-биолог — специалист по рыбам отряда целакантообразных. Объявления на заборе возвещали, что издательству требуются травильщики, сливщики-разливщики и печатники глубокой печати, а Дому моделей мужчины-манекенщики с размерами 48 и 50. Вокруг деловито шумел целенаправленный, специализированный и узкопрофилированный людской мир.

Пряхин печально вздохнул и пошел домой заканчивать очередную серию плакатов об осторожном обращении с огнем. Банки в этот день он так и не сдал.

Сказано — сделано

Настоящее живое дело способно увлечь самых застоявшихся, сонных людей, которых, кажется, ничем, кроме хоккея, не расшевелить. Нужно таким образом построить работу, чтобы давно приевшееся встало вдруг в ином, привлекательном и заманчивом свете. Только тогда любая организация, фирма, контора или шарашка избавится от лентяев и лоботрясов.

* * *

…Симареев опустился на стул и шепотом спросил у соседа:

— Давно идет собрание?

— Только началось, — ответил сосед, не отрывая внимательного взгляда от окна. — Еще муху не привязали.

— Ага, — кивнул Симареев и тут же спохватился, что зря, пожалуй, сказал «ага». Какая может быть муха на профсоюзном собрании? Кроме того, зачем ее привязывать, не проще ли сразу прихлопнуть? Нет-нет, все-таки напрасно он сказал «ага» и скроил понимающее лицо. Но слово — не воробей, и сказавши «ага», по волосам не плачут. Симареев огляделся.

Обычные перевыборы профкома, а в зале человек сто. Фанерная трибуна с микрофоном. Другой микрофон на столе президиума. У края сцены объемистый ящик с песком, надпись: «Не кантовать! Санпроверка произведена». Члены президиума сгрудились около микрофона… Они привязывали муху! Это явствовало из реплик, доносившихся через включенный микрофон:

— Накидывай петлю!

— Суровой ниткой лучше…

— А голос пробовали? В тот раз нехорошо получилось…

— Черт, нога-то какая некрепкая!

— Легче, легче… Оп, затягивай!

Симареев осторожно коснулся рукава соседа:

— Зачем они… это?

— Первый раз у нас? — поинтересовался сосед.

Симареев кивнул.

— Тогда смотрите, — отрезал сосед, резко отвернулся к окну, прошептал: «Четыре!» — и записал карандашиком на манжете — «четыре».

«Крахмальные, — подумал Снмареев, — ишь ты, франт», — и начал подыскивать в уме что-нибудь едкое, чтобы поддеть невежу, но не успел. Собрание развернулось стремительно к совершенно подавило обилием впечатлений. Началось с того, что муху все-таки привязали. Пятеро мужчин ухватили насекомое за лапку нитяной петлей и притянули к микрофону. Из развешенных по стенам динамиков обрушился на членов профсоюза рев тяжелого бомбардировщика. Неучтивый сосед пригнул голову, но глаз от окна не оторвал.

В президиуме заметались. Представительный мужчина с чудесной спелой лысиной, как видно, представитель профкома, склонился над микрофоном и что-то проделал. Громовое жужжание захлебнулось, стало тише. Голосов, впрочем, слышно все равно не было.

— Крыло оборвал! — не оборачиваясь, желчно прокричал сосед. — Никогда сразу догадаться не могут, — и добавил: — Пять! Шесть! — И опять почиркал карандашиком.

Дальше события пошли, как в кошмарном сне. На трибуну с неожиданной легкостью выпрыгнул председатель. Живо достал из кармана кофемолку, всыпал горсть зерен и, высунув длиннющий язык, быстро-быстро завращал им внутри кофемолки. По залу разнесся приятный запах свежемолотого кофе.

— Бразильский! — завистливо прокричал сосед. — Это тебе не с цикорием. К годовому отчету старик всегда бразильский достает.

Председатель молол кофе минут двадцать. Иногда он вынимал наружу коричневый язык и болтал им в воздухе. Наконец, положив измочаленный язык на плечо, устало прошествовал на место. Годовой отчет о работе профкома был закончен. Без задержки разразились прения. Первый из выступающих, подбегая к трибуне, выронил из-под пиджака увесистый булыжник. Нисколько не стушевавшись, выхватил из кармана рогатый рубанок и широкими взмахами стал снимать с председателя стружку. Председатель вырвался, пригнул к ящику с песком и глубоко погрузил в него голову. Но буйный оратор не отставал, из-под рубанка вилась и сыпалась упругая стружка. Собрание в унисон с мухой гудело, а в особо интересных случаях громко, с одобрением хлопало ушами.